Именно так лет через 20 назовут честную русскую книгу о драме российского частного предпринимательства.
Я попытаюсь представить ее содержание. Безусловно, будет отмечено, что к уничтожению свободного и независимого (это очень разные понятия) бизнеса в России привело соединение различных социальных и политических процессов. Серьезный автор обязательно сравнит судьбы российских предпринимателей с бизнесменами при режимах, считающихся и коррумпированными, и авторитарными, и полицейскими, и с судьбой нэпманов в СССР 20-х годов. Прежде всего будет рассказано о НЭПе, в т.ч. "втором" - конца 40-х годов и "третьем" - 1987-1991 годов.
Новая экономическая политика (НЭП) была введена с весны 1921 г., как легализация рыночных отношений - прежде всего, как возможность для крестьян и крестьянских кооперативов продавать свой урожай и покупать нужные изделия, арендовать, нанимать работников. Была легализована и деятельность ремесленников и лавочников. Очень важным был перевод на рыночные принципы государственных предприятий. На этом фоне появление слоя торговцев и владельцев увеселительных заведений - собственно нэпманов - с их демонстративно-высоким уровнем потребления (инвестировать прибыль в расширение дела было почти невозможно), которое носило ярко демонстративный, но не очень значительный характер в масштабах экономики характер. Каждый нанимающий работников богатый крестьянин, ремесленник или торговец автоматически лишался избирательных прав (лишенец), а его дети подвергались официальной дискриминации при поступлении в вузы. Пытающийся спекулировать и жульничать с кредитами неминуемо попадал в тюрьму с довольно приличными по сравнению со сталинским временем условиями, но не в лагерь. Однако коррумпированного госслужащего и, тем более, сотрудника правоохранительных органов ждал расстрел. Поэтому государственного рэкета и попыток захвата бизнеса не могло быть в принципе. Когда настала пора милитаризации и мобилизации экономики - 1928 год, - частных торговцев и ремесленников в городах удушили налоговым прессом, а через год миллионы освоивших рыночные методы крестьян стали жертвою коллективизации - их разорили, насильственно переселили на Урал и в Сибирь, голодом заставили работать на стройках гигантских каналов, новых предприятий и городов. Искусственный голод убил миллионы крестьян и жителей небольших городов в самых плодородных районах СССР. В 1937-38 году миллионы сосланных при коллективизации были прямо оправлены в концлагеря НКВД (ГУЛАГ). Обо всем этом будет необходимо рассказать подробно, потому что середина 20-х спустя полвека воспринималась как оазис сытости и веселья среди десятилетий скудости и нехваток. Очень важным было то, что автором НЭПа был Ленин, поэтому хвалить этот период и даже призывать его повторить не выглядело антисоветской агитацией. Трагический финал НЭПа через 80 лет сделал необходимость избежать его вновь главной заботой бизнесменов.
Наверное, будет отмечено, что в разоренной войною стране Сталин легализовал частных ремесленников. Однако поскольку он ненавидел и боялся экономически свободных крестьян, колхозники были придавлены огромными налогами, которые отменили только осенью 1953 года.
Сталинский мини-НЭП сороковых оставил после себя очень важный социальный след, обязательно отметят историки — небольшие мастерские, прежде всего, пошивочные просто ушли в очень условное подполье. Возникли "цеховики". Заработки им давали десятки миллионов отпускников, которые хотели привезти с курортов одежду, хоть немного похожую на западные брэнды. Именно вокруг "цеховиков" стала формироваться зачаточная советская оргпреступность: покупалась милиция и мелкие чиновники, откупались от местных преступных авторитетов, договаривались о поставках сырья с госпредприятий.
В 1987 году были легализованы торгово-посреднические и производственные кооперативы, а также хозрасчетные конструкторские бюро под покровительством комсомола, которые были только легитимной для советского сознания формой бизнеса, что позволяло ссылаться на "народную традицию артели" и маскировало широкое появление наемного труда в частном секторе. Огромное количество технической и гуманитарной интеллигенции, полагающей, что образование позволит им жить в мире рыночных отношений, пошло в эти кооперативы. Развитию кооперативного бизнеса очень помогали "ножницы цен" - государственных внутри "социалистической" экономики и рыночных - для реализации населению. Перепад уровня цен и нарастающая инфляционная подпитка обеспечили бум торгово-посреднического кооперативного бизнеса. Но у директоров госпредприятий возник соблазн получать личную прибыль, обналичивая госсредства через договора с "дружескими" кооперативами. Начался обвальный рост коррупции. Появление слоя сравнительно богатых людей, не связанных с властью, мгновенно превратил этот слой в жертву начинающих вымогателей. Выходцы из рабоче-крестьянской среды, составляющие 99% заключенных, несли в себе ненависть крестьянской бедноты к хорошо живущим горожанам-торгашам, раздутую партийной пропагандой ненависти.
Игры в отсылки к НЭПу, в жонглирование словами умирающего Ленина о том, что "социализм — это строй цивилизованных кооператоров" и выдуманной патриархальной народной жизни (артельно, "всем миром") продолжалась до июля 1990 года, когда было принято решение Политбюро ЦК КПСС о номенклатурной приватизации и создании партийной финансово-экономической империи. Для удобства создания номенклатурного бизнеса было легализовано "малое предпринимательство", когда уже мог быть четкий хозяин и у него трудились наемные работники, могли появляются частные издательства и газеты. Уже через год возникли частные банки и биржи. С одной стороны, скажут историки, это юридически значительно упростило возникновение частного сектора, но с другой — создало бизнесменам конкурента в лице чиновника.
Здесь настанет пора разъяснить отличие свободного бизнеса от независимого. Свободный бизнес — это предприниматель в условиях "дикого капитализма", когда власти следят лишь за соблюдением законов и противостоят монополизации. Это ситуация слабой формальной зависимости деловой жизни от власти. А независимый бизнес — это предпринимательство, избавленное от неформальной, т.е. коррупционной и мафиозной, зависимости от бюрократии и полиции.
Итак, покажет историк, к моменту формальной легализации частного предпринимательства в России у него было три врага. Первый — преступный мир, который в период быстрого развала правоохранительной системы получил в качестве жертвы не просто богатых людей, но людей, совершенно отрезанных от быстро беднеющих масс. Второй — чиновники и руководители госпредприятий, которые хотели создать для себя и вокруг себя принадлежащих им бизнес, который, к тому же, мог рассчитывать на монопольное положение; они видели в независимых предпринимателях своих опасных конкурентов. Третий — правоохранительные органы, представители которых рекрутировались из той же низовой среды, для которой богатство — синоним воровства и только за высоким начальством признается право на роскошь, и которые поэтому ненавидели появившийся слой бизнесменов не меньше, чем их блатные противники-двойники.
В других странах, особенно авторитарных, похожие проблемы также встречаются. Но там — и это огромное отличие от России — слой старших офицеров полиции и спецслужб, а также судьи, прокуроры и политики, как правило, происходят из числа богатых собственников — феодальной знати или буржуазии. Поэтому у них представление о том, что частная собственность священна, впитана с молоком матери. Одновременно у подавляющего большинства унтер-офицеров и младших и средних офицеров цель жизни — это накопить перед пенсией на открытие собственного дела или фермы. Для них сословие собственников — торговцев, владельцев небольших фирм и хозяйств — это будущая социальная среда, они не могут воспринимать ее представителей как врагов или презираемое стадо. Именно поэтому самые лютые полицейские диктатуры, включая гитлеровскую, довольно бережно относились к собственникам (в рейхе были изъятия только для неарийцев и прямых врагов режима). А в России буржуазная диктатура невозможна, ибо орудие этой диктатуры - работники правоохранительной системы и юстиции - независимый бизнес ненавидят и презирают, они просто не могут и не хотят защищать собственников от власти.
Немного отвлекусь от описания гипотетического исторического труда. В конце августа 1991 года в газете "Коммерсантъ", где я сотрудничал с отделом политики, на первой полосе была опубликована карикатура — праздничная карусель с нарядными господами, окруженная лагерной колючкой и вышки с автоматчиками. Это было самое гениальное прозрение будущей судьбы российского бизнеса.
Как осенью 1990 года все осознали, что живут уже в рыночном обществе, так через год, после краха КПСС, стало ясно - настало время для капиталистического строя. Реформаторы, воспитанные кафедрами исторического материализма, для осознания реальности просто перевернули тот вульгарно-марксистский анализ, которых их напичкали по уши, наоборот. Получилось стройная картина — свободные бизнесмены становятся классом-гегемоном буржуазной революции и строят буржуазную демократию. Но тут же выяснилось, что никто за предпринимателями права считаться классом-гегемоном признавать не хотел. Нищие массы ненавидели вульгарных "новых русских", а описанные мною три врага радостно бросились на независимых предпринимателей, как на законную добычу. Только острый кризис государственной машины и легкость подкупа власти ослабили этот хищный натиск. Свежеиспеченные буржуи, разом осознавшие себя купцами в феодальном обществе, повели себя точно также, как их исторические предшественники — они стали подкупать власть. Только очень немногим независимым магнатам удалось подмять под себя чиновников и отразить давление криминалитета. В результате они стали хозяевами городов и регионов.
Парадоксально, но самая большая беда подкралась к независимым предпринимателям по мере развития в России демократии, особенно когда с 1998 года начались выборы губернаторов. Частный бизнес, который поддерживал независимые теле- и радиостанции и газеты, стал очень важным фактором на местных выборах, где ставленники Кремля терпели одно поражение за другим. Кроме того, стало очевидно, что бизнес - это очень хорошая школа администрирования, и поэтому слой независимых предпринимателей, преимущественно из технической и научной интеллигенции, превратился в готовый кадровый резерв политики, лишая советский номенклатурный партийно-хозяйственный (исполкомовский и директорский) слой монополии и в этой области.
И именно тогда, скажут проницательные исследователи, где-то в недрах складывающейся бюрократической машины и раздался молчаливый, но оглушительный приказ: Уничтожить!
Молодой класс независимых российских предпринимателей был приговорен к уничтожению взявшей власть бюрократией точно по той же причине, почему сталинская бюрократия уничтожала слой большевиков (старых революционеров) - т.е. тех, кто привел к власти Ленина, кто выиграл Гражданскую войну, вновь соединил и поднял из руин страну. Большевики решили, что если они одержали целый ряд ослепляющих исторических побед и создали массу организаторов и руководителей, то именно они должны руководить страной. Им очень быстро объяснили их историческую близорукость, забив колымские лагеря теми, чей пепел не стал удобрением для клумб столичного Донского крематория.
Начался период "правоохранительной" осады бизнеса. Взятки уже не помогали — за преследованиями стояла политическая воля двух новых претендентов на роль правящего класса. Чиновников, которые стали формировать новую, уже не коммунистическую, а коммерческую, номенклатуру и смогли подчинить, запугать или купить политиков и журналистов. И "опричников" - правителей, вышедших из спецслужб, или оставшихся в правоохранительных рядах, и решивших создать свои финансово-торговые империи. Опричник в данном случае — это не ругательство, это обозначение силовика, который может получать собственность своей жертвы. Цари, императоры, короли и султаны казнили врагов и друзей направо и налево, забирали их имения и сокровища в казну, но палачам шло только жалование, пусть и щедрое. Имущество еретиков делилось между казной, доносчиками и церковью, но сами инквизиторы оставались монахами нищенствующего ордена доминиканцев. "Бойцы-наркомвнудельцы" или гестаповцы получали щедрые дары, но обершарфюрер СС не мог получить магазин отправленного им в Дахау еврея, католика или социал-демократа, а ст.лейтенант МГБ — квартиру отвезенного им на Лубянку профессора... Правители знали, как опасно давать силовикам право на захват имущества жертв. Это сделал Иван Грозный, который просто напропалую уничтожал боярскую элиту. Это произошло в нашей стране сейчас. Когда стала складываться новая партия власти, ее стержнем стали силовики. Но новая партия власти хотела дополнить политическую власть финансовой. Поэтому разгром независимого бизнеса как явления должен был сопровождаться выращиванием зависимого.
Первым делом надо было подчинить юстицию. Прокуроры, следователи и милиционеры, имеющие вполне советскую выучку, в своем большинстве были готовы выполнить приказ начальства, тем более, что его выполнение не вызывало внутреннего отторжения. Сложнее было с судами. Но тут помогла процессуальная реформа Дмитрия Козака, убравшая из судов народных заседателей и отдавшая санкцию на арест в руки именно неизбираемого больше судьи (столь же легко управляемый и бесправный элемент в юридической системе, как учитель средней школы в избирательной комиссии).
После этого фальсификация дел против предпринимателей пошла как по маслу. Репрессии облегчались двумя моментами — противоречивость и запутанность законов превращала каждого хозяина работающего предприятия и его главного бухгалтера в правонарушителя. Ровно также в советское время обстояло дело с дирекций любого магазина или работающего на потребителя предприятия. Поэтому зацепки для организации проверки найти было несложно. Вторым фактором было широчайшее использование ареста в качестве меры пресечения. Чтобы выйти из СИЗО, где он окружен ненавидящими и презирающими "коммерсов" уголовниками, предприниматель был готов подписать любое признание, часто против своих партнеров. Преследование бизнеса облегчалось тем, что коммерческий заказ "масок-шоу" конкуренту было среди таких же распространенных приёмов, как и организация криминального "наезда". Теперь просто поступил генеральный госзаказ.
Разумеется, фабрикация дела или угроза фабрикации — по экономической статье или арестовав сына или менеджера — охотно применялись для вымогательства. Бизнесмены были готовы платить огромные деньги за то, чтобы от них отстали. Параллельно происходило вытеснение бандитских "крыш" "красными" (правоохранительными). Мгновенно распространилось понятие "красный рэкет".
Но затем был сделан следующий шаг — начался отъем бизнеса. Первый удар был нанесен в сфере наивысшей стратегической важности — федеральное телевидение. Арестовав делового партнёра Березовского по "Аэрофлоту", бывшего делателя королей заставили уйти с Первого канала. Ненадолго арестовав Гусинского, заставили его летом 2000 года отдать НТВ и "Эхо Москвы" "Газпрому"... Власть публично, ничего не скрывая, стала использовать тактику захвата заложников. А среди молодежных движений, поддерживающих власть, сохраняющие остатки независимости телевизионщики были превращены в образ врага, в наймитов олигархов.
Следующим этапом "опричной политики" стало дело ЮКОСа. Разорение и банкротство непрерывно начисляемыми налоговыми недоимками (за что Европейский суд постановил взыскать с РФ в пользу бывших акционеров 2 миллиарда долларов) нефтяного гиганта дало возможность возникнуть госкорпорации "Роснефть". И дальше началось — первый процесс Ходорковского стал и сигнальной ракетой, и образцом для множества аналогичных дел. Отобрали нефтяной бизнес у бывшего хозяина Ингушетии Михаила Гуцериева. А его преемник "раскачал" республику до такой степени, что его просто свергли... Почти каждый региональный босс стал искоренять независимый бизнес, предпринимателей заставляли не только платить огромные откупные, стали принуждать отдавать свой бизнес. За большим начальством потянулось маленькое. Очень быстро снизу доверху возник слой "дружественного капитализма" - предпринимателей, прямо или косвенно связанных с видными чиновниками, министрами, губернаторами, мэрами, главами районов.
Началась вакханалия фальсифицированных процессов. Доля репрессированных предпринимателей стала сопоставимой с долей расстрелянных и брошенных в лагеря большевиков и долей погубленных при коллективизации крестьян. Так несостоявшийся "правящий" класс "демократической" России был избит и превращен в бесправное поддатное сословие, единственной привилегией которого осталась возможность выигрывать суды у простых людей.
При президентстве Медведеве о системе "кривосудия", о поставленной на поток фальсификации дел против предпринимателей, о необоснованных арестах как способе вынудить к самооговору и оговору заговорили открыто. Прогремело несколько скандалов с содержанием в СИЗО буквально умирающих людей и была проведена декоративная гуманизация кодекса, формально сузившая возможность избирать арест при сугубо экономических преступлениях. Но это было очень мало. Следователи быстро стали корректировать первоначальное обвинение так, чтобы арест был возможен. В результате был почти погублен не просто независимый бизнес, но нанесен практически невосполнимый урон бизнесу производящему, которому нужна стабильность и время для развертывания, надежность экономических связей. Воцарилась самая удобная для власти разновидность малого предпринимательства — сервис и торговля, легко готовые платить всем вокруг и напрочь отказавшиеся от каких-либо самостоятельных общественных амбиций. Когда три года назад, с первыми признаками нового экономического спада, даже Кремль осознал колоссальную угрозу национальной экономики от такой деградации предпринимательской сферы и абсолютную неэффективность подчиненных силовикам госкорпораций, судорожно попытались скорректировать политику. Вместо знаменитых путинских "где аресты" и "надо послать доктора", генеральный прокурор Юрий Чайка особо потребовал прекратить необоснованные проверки, они даже были законодательно ограничены, Конституционный суд лишил прокуратура права спонтанных проверок юрлиц... Был даже учрежден пост бизнес-омбудсмена и проведена экономическая амнистия, реально дававшая возможность официально откупиться от обвинения. Карающая длань правосудия даже обрушилась на управление экономической безопасности МВД, "как оказалось", поставившего на конвейер фабрикацию уголовных дел. Однако жертвы фальсификаций не были реабилитированы, как и не были пересмотрены приговоры, несмотря на признания обоих президентов, что суды допускали перекосы... Смешно сказать, что сразу после окончания чисток 1937-38 годов было освобождено больше уцелевших жертв репрессий, чем после президентских признаний о систематическом отступлении от законности.
! Орфография и стилистика автора сохранены
