Спор о Воложе, главе Яндекса, сделавшем, наконец, антивоенное заявление, бушевал в русскоязычных соцсетях несколько дней. И, безусловно, этот спор имеет принципиальное значение для понимания настоящего момента и будущего России. Однако это становится вполне ясно, только если мы немного расширим перспективу, перестав разбирать исключительно "личное дело" Воложа.
КОЛЛАБОРАНТЫ И ДИССИДЕНТЫ
Глава Яндекса, флагмана российской инновационной экономики, стремясь спасти компанию, не просто уступил некогда давлению Кремля. Во второй половине 2010х режим осознал, что инструменты автократизации, которыми он пользовался ранее, дают сбой, а интернет превращается в угрозу, подрывая созданный Кремлем в 2000е механизм информационной гегемонии. Режиму необходим был инструмент восстановления гегемонии – "Первый канал" в интернете. И для этого он воспользовался той гегемонией трафика, которой добилась на тот момент благодаря инновациям и коммерческим алгоритмам команда Яндекса. Волож отдал этот трафик Кремлю для политического изнасилования, сохранив в обмен контроль над коммерческой прибылью, которую гегемония трафика параллельно генерировала.
Ригористы, которых было принято называть демшизой, говорили: Волож продался Кремлю и продал наши инновации дьяволу. Умеренные кривились: он просто хочет сохранить компанию, которая сама по себе есть фактор модернизации России.
Но важно помнить, что эта история не была каким-то единичным случаем. Похожая полемика происходила на разных уровнях и в применении ко многим институциям и компаниям и стала особенно острой во второй половине 2010х, когда политическое давление Кремля нарастало в ответ на признаки формирования новой демократической оппозиции.
Помню, один человек передал мне реплику одного ректора по поводу моего текста, в котором я написал, что прогрессивный ВУЗ не должен шаг за шагом изменять принципам научной и интеллектуальной свободы, которые начертаны на его знамени. Ректор сказал якобы: "ну, Рогову главное еще один красивый пост написать в Фейсбуке". Получалось, вроде, так, что те, кто говорит об опасности коллаборационизма и призывает к сопротивлению, это безответственные фразеры, а серьезные и ответственные люди занимаются спасением институций. И у меня, на самом деле, было несколько подобных разговоров с либеральными начальниками в 2010е. Потому что это был один из главных дебатов: сопротивляться вместе или спасать свои институции и компании путем закулисных договоренностей и уступок? (Тут не стоит, кстати, забывать, что вариант спасения путем коллаборации сохранял хороший доход и социальный статус его приверженцам, а те, кто придерживались противоположной точки зрения, положение и работу скорее теряли, как, например, я).
Так вот.
Если бы период автократизации в России сменился без особых катастроф новым поворотом к либерализации, то коллаборанты-институционалисты оказались бы на коне и в белых плащах.
Они сохранили свои институции до момента, открывающего перед ними новые возможности, и тогда их сохранение - это очевидное общественное благо.
Если бы режим находился в тренде ползучей, step-by-step длительной автократизации и общественного застоя, то полемика бы продолжалась: то ли соглашательство и есть инструмент поддержания общественного застоя (говорили бы диссиденты), то ли оно создает отдушины внутри этого застоя, дает приличным людям работу, сохраняет социальный капитал (утверждали бы коллаборанты-институционалисты). И это осталось бы нерешенным вопросом.
Но история распорядилась иначе. Вопрос – решен. Коллаборанты 2010х не только в итоге не сберегли своих институций, которые теперь со сладострастным хрустом грызут шакалы войны, но и помогали режиму нейтрализовать приходивший в одном пакете с модернизацией и заключенный в этих институциях потенциал сопротивления (а именно об этом в обоих случаях – Яндекса и ВУЗа - шла речь!). И таким образом оказались пособниками и инструментами той эволюции режима, которая привела к войне.
В случае Воложа это особенно очевидно. Если бы трафик Яндекса не был политически контролируем, гораздо сложнее было бы продать стране шнягу про денацификацию, биолаборатории и прочие бункерные фантазмы.
Сам факт отсутствия монополии оказывал бы сдерживающее влияние. – "Так Яндекс все равно бы отжали", скажут скептики. Скорее всего. А может быть, нет. Может быть, дело бы кончилось компромиссом. Но в любом случае это был бы результат борьбы и опыт сопротивления. И Волож в таком случае не нес бы ответственности за то, что случилось в итоге. А сейчас – несет.
ДИЛЕММА СОПРОТИВЛЕНИЯ
Тут важно понимать, что и Волож, и ректор ВШЭ Кузьминов, будучи знаковыми фигурами российской модернизации начала 21 века, не только выбирали личную стратегию, но и образец поведения. Образец, окруженный ореолом их успешности. Своим поведением они давали ясный сигнал, что политика – это не главное. И то, что кого-то сажают сегодня в тюрьму за убеждения, – это тоже не главное. Есть вещи поважнее. "В конце концов это не 37 год". Своим примером они формировали идеологию несопротивления.
И этим, на самом деле, определялась их полезность в глазах режима, на этом условии им позволяли сохранить их институции.
Сотрудники Яндекса, преподаватели и студенты Вышки как раз в сопротивлении скорее участвовали – ходили на митинги, донатили ФБК. Но низовое, grassroots сопротивление превращается в политическое движение, если получает поддержку корпораций и хотя бы некоторых фракций в элите. И кому же было быть этой заинтересованной фракцией в элите как не Воложу с Кузьминовым?
Но дело не в том, чтобы заклеймить Воложа и Кузьминова. Гораздо важнее понять, как случилось, что отнюдь не только они, а достаточно широкий круг российской элиты оказался беспомощен в том, чтобы предотвратить крайне невыгодный и для него, и для российского населения сценарий развязывания бесполезной, безумной войны? Потому что состоятельность нации и состоятельность элиты в том, чтобы быть способной предотвратить такой невыгодный большинству и выгодный только кучке людей сценарий.
Корпоративные элиты всегда будут склоняться к компромиссу и торговле, это их природа. Но как выстроить красные линии для того и другого. Вопрос в том, как предотвратить 37й год, если известно, что когда он наступил, то сопротивление уже опоздало, а пока он не наступил, всегда есть соблазн сказать, что это еще не он и предпочесть сопротивлению торг.
В какой момент идея спасения хорошего вуза (хорошей компании) становится фактором общественного вреда?
Как решить дилемму сопротивления – где тот момент, когда надо выпрыгивать из кипятка? Это и есть основное содержание кейса нашего "коллективного Воложа".
И мне кажется, наш обычный интеллигентский историософский садо-детерминизм только уводит от этого насущного вопроса. Мол, во всем виноват Чубайс с несправедливой приватизацией. Можно подумать, в Украине была более справедливая приватизация или состоялась судебная реформа. – Не смешите мои тапки, а то они порвутся. – Так почему тогда Украина до сих пор не напала на Молдову? И кстати, преемник в Украине тоже был – Виктор Янукович. Просто он не стал президентом, потому что общество и элиты сумели организовать в этом месте эффективное сопротивление. И вода потекла по другому руслу.
Выбор между фашизмом и демократией – это вопрос способности организовать в каком-то месте эффективное сопротивление, а не последствие нашествия Мамая.
Ну, и возвращаясь к кейсу Воложа. Была ли его ставка сделкой с совестью или искренним заблуждением – разбираться неинтересно и бесполезно. Если Волож называет себя израильским бизнесменом казахского происхождения и имеет в виду, что теперь он будет вкладываться только в бизнес, чураясь всякой русской политики, то он заслуживает самых суровых санкций. Потому что сохранить часть этих денег он смог, только инвестировав в путинский режим и помогая ему нейтрализовать коллективное сопротивление.
И в этом смысле у него остался долг, погасить который не так сложно. Надо просто компенсировать ущерб – инвестировать свои компетенции и часть средств в борьбу с информационным доминированием Кремля и в российскую демократизацию. Которая почти также важна для установления справедливого мира, как и вооружение украинской армии.
! Орфография и стилистика автора сохранены
